Илья Сачков: антихакер
В свои двадцать семь Илья Сачков управляет бизнесом с оборотом больше $36 млн, который сам же и создал около десяти лет назад. До недавнего времени медийная активность Сачкова ограничивалась по большей части выступлениями на тему айти-безопасности, на которой и специализируется его компания Group-IB. Несмотря на свою известность в профессиональных кругах и на циклопические темпы роста бизнеса, о Сачкове как предпринимателе и персоне известно чрезвычайно мало. Одним из первых шагов по устранению этого досадного упущения стало его нынешнее интервью. Помимо массы прочих любопытных вещей в нашем разговоре Сачков заметил, что у него прибавилось бы патриотизма, если бы бывший министр обороны Сердюков и бывший мэр Москвы Лужков оказались в тюрьме. С учетом того, что бывший мэр Лужков вместо тюрьмы посещает олимпиаду в Сочи, а бывший министр Сердюков, по сообщениям СМИ, то оказывается носителем звания Героя России, то не оказывается, ситуация с патриотизмом выходит непростая. Впрочем, как бы там ни было, в интервью OFF | THE | RECORD Илья Сачков рассказал о том, как прическа уберегла его от военной кафедры, чем его компания собирается помочь Google, а также о том, почему он не может назвать себя счастливым человеком.
Почему про вас нет почти никакой информации в интернете, кроме ваших экспертных выступлений?
Ну, это то, что интересует журналистов обычно.
Давайте исправим это упущение. Где вы родились, например?
Я родился в Москве в 1986 году, вырос в Измайлово. Там я сейчас не живу, но по-прежнему живет моя мама.
Восемьдесят шестой год, значит. В интервью Bankir.ru вы сказали, что в 2003 году перед созданием Group-IB оставили должность руководителя департамента аудита и безопасности в одном из иностранных банков. Получается, вы в семнадцать лет успели эту должность не только занять, но уже и оставить…
Я начал работать с девятого класса и к первому курсу в одном из банков действительно занимал должность не руководителя департамента, а руководителя направления по аудиту.
А в остальном все так и есть: в 2003 году вы оставили работу в банке ради собственного бизнеса – Group-IB?
Отдавать все свое время Group-IB я начал только в 2005-2006 году, когда прекратил все проекты для других компаний. Обеспечивать себя с первого года Group-IB не могла. Там было много затрат на программное обеспечение, оборудование и так далее.
В декабрьском Forbes от 2013 года написано, что вы пытались устроиться в Управление «К», но получили отказ, после чего и решили основать собственный бизнес. Правдивая история?
История правдивая. Я действительно хотел устроиться в Управление «К», но особенно настойчиво этим не занимался. Я пересекся на конференции с руководителем одного из направлений в Управлении «К» и спросил у него, можно ли попасть к ним на работу? Он сказал нет. Я спросил: «Вообще никак?». Он сказал, что вообще никак, вакансий нет, штат закрыт. Сейчас я уже понимаю, что это, скорее всего, была его личная позиция. Если бы я писал каким-нибудь генералам, направлял заявления в кадровую службу МВД или искал какие-нибудь «выходы» через знакомых, думаю, что попал бы туда на работу. Хотя теперь, оглядываясь назад, я счастлив, что мне отказали.
Вы помните свои ощущения, когда тот сотрудник Управления «К» вам отказал?
Я помню, что не сразу решился к нему подойти. Конференция длилась почти весь день, а я подошел только после обеда. Я все думал, как лучше начать, что сказать… Мне казалось, что туда могут попасть только какие-то особенные люди, которые прошли большую подготовку. Поэтому ответ «нет» был достаточно ожидаем.
«Моя прическа меня спасла и от Академии ФСБ, и от военной кафедры»
Сегодня, десять лет спустя, у вас еще возникают моменты, когда вы раздумываете, как к кому-то подступиться?
Уже нет. У меня сильно притупились страх публичных выступлений и боязнь обратиться к незнакомому человеку. Последний рубеж, за которым держался страх говорить на публику, — это английский язык. Но после пары случаев пропал и он.
Первый произошел в Американском посольстве в Москве в 2008 или 2009 году. Там проходила конференция на тему тенденций в области безопасности. Я должен был там выступать, впервые в своей жизни, на английском. Я очень долго готовился, заучил речь наизусть. Уже внутри, когда я понял количество и состав собравшихся, а это были и директора по безопасности крупных компаний, и представители посольства, очень много важных персон, тогда мне стало страшно. И помню, подумал, что пока я не встретился с организаторами, надо оттуда как-нибудь по-английски уйти и сделать вид, что у меня вообще не получилось попасть на конференцию. Но я не смог выйти – меня просто не выпустили из помещения, сказав, что все гости выходят организованно и вместе, после мероприятия. Поняв, что отбиться не получится, я выступил. Адреналин, который тогда выплеснулся в кровь, помог мне рассказать то, что я хотел рассказать. Я не могу сказать, что это было очень плохо, и не могу сказать, что это было очень хорошо. Но люди поняли, о чем я говорил. Я даже смог на какие-то вопросы ответить. На самом деле, я уже тогда очень хорошо понимал по-английски, но разговорной практики не хватало.
Второй случай, окончательно убивший мой страх выступать на английском, произошел, кажется, в 2010 году. Это была конференция в Калифорнии в Сан-Диего, на которой собрались многие американские чиновники, отвечающие за безопасность, бизнесмены, военные, всего там было человек шестьсот. Я туда приехал как гость антивирусной компании Eset и ни о чем рассказывать не планировал. Но организаторам показалось, что было бы «прикольно» в середине конференции без предупреждения пригласить на сцену «специального гостя из России», который сейчас расскажет про то, как у них обстоят дела с киберпреступностью. Я вышел, рассказал. Потом мне показали видео моего выступления, и я подумал, что в принципе неплохо. Но отходил я от этого два дня. Ощущения напоминали бой на ринге с соперником, которого я очень боюсь. И вот я с ним подрался, не знаю даже, кто победил, но знаю, что чуть не умер. После этого я не боюсь выступать и не боюсь подходить к людям.
Вы пересматриваете записи своих выступлений?
Не очень люблю это делать. Мне не нравится мой голос в записи. И иногда мимика моя собственная не нравится. А так люди говорят, что я неплохо выступаю.
Что было сложнее всего, когда вы начинали Group-IB?
Нужно подумать. (Пауза.) У меня тогда естественно не было опыта управления компанией. Даже сейчас, хотя я занимаюсь этим уже десять лет, мне еще многому предстоит научиться. Поскольку я мало что знал и много читал духоподъемных менеджерских книг, мне казалось, что все это прикольно, весело, что главное начать – а дальше все получится. Ощущение беззаботности очень помогло. Если бы у меня сейчас была задача открыть компанию, я бы так легко за нее не взялся, потому что знаю кучу потенциальных проблем. Я бы начал заранее думать, что делать с этим, что делать с тем. Из-за того, что я видел будущее только в позитивном свете, все и начало получаться.
Еще мне было сложно научиться что-то делать за деньги, потому что всегда хотелось людям помочь. И сейчас я стараюсь сам ничего не продавать, для этого есть коммерческий департамент. Мне даже запрещают называть цены наших услуг. Во время встречи с клиентами я могу рассказать, как будет проходить расследование, а вот к моменту объявления цены я вообще лучше уеду. Вот мне тут недавно на нашем совете директоров сказали, что я очень хороший человек и очень плохой продавец.
Вы это восприняли как комплимент?
Я воспринял это просто как констатацию факта. Кстати, когда помогаешь людям бесплатно, они не всегда это ценят. А вот если они платят за что-то деньги, то относятся к этому более серьезно.
Возвращаясь к вопросу о сложностях, я так понимаю, у вас не было момента, когда вы были готовы все бросить?
Нет, такого момента не было. Был сложный период в 2008-2011 годах, когда компания начала расти, а у сотрудников не было четко прописанных ролей, в результате некоторые были просто незаменимы. А такого в организации быть не должно. Когда кто-то из них между собой ссорился или уходил, было тяжело. Вообще поначалу я очень трудно переносил уход людей из компании. С учетом того, что мы стараемся сделать все, чтобы в Group-IB было приятно работать, меня одновременно и раздражает, и вызывает непонимание, когда сотрудник просто приходит и говорит, что увольняется. Я спрашиваю причину, он называет. И часто речь идет о проблемах, которые я мог бы решить за пару минут, если бы он подошел раньше. А мы с ним об этом, кстати, договаривались. Так что когда человек ставит меня перед фактом своего увольнения, уговаривать его остаться я уже не буду.
Еще, наверное, зря я в 2011 году прочитал книгу Тима Ферриса про то, как работать четыре часа в неделю. Он говорит, что надо делать 20% дел, которые дают 80% результата. Иногда это действительно так, а иногда неважное дело, оставшееся несделанным, может привести к очень нехорошим последствиям. В результате я перестал делать многие неважные дела. С одной стороны, выросла выручка, а с другой, какие-то вещи мы не сделали. Наверное, как минимум, нужно было найти помощника, который делал бы эти неважные вещи.
«Если бы мы были, например, немецкой компанией, мы бы вообще ничего не достигли»
В том же материале в Forbes написано, что вашим первым заказчиком стал кто-то из руководства одной из нефтяных компаний. Он про вас откуда узнал?
Через моего старшего брата, который тогда занимался, в том числе, поставками нефти в некоторые регионы России.
Я так понимаю, что именно поэтому он и смог дать вам первые $5000, с которых начался ваш бизнес?
Да, так и есть.
На что вы их потратили?
На компьютеры, дизайн сайта, логотипа, брендбука и так далее. Я когда-то прочитал книгу «Дизайн решает все», в которой помимо прочего рассказывалось про Apple и Starbucks, и очень проникся. Мне казалось, что российские компании по информационной безопасности настолько скучны с точки зрения дизайна, что на их фоне должно быть не сложно выделиться. Вообще когда речь заходит о дизайне, мне никогда ничего не нравится.
Насколько это была большая сумма для вас лично?
У меня не обеспеченная семья. Для моих родителей это, наверное, были бы большие деньги. С учетом других моих долгов это было достаточно существенно и для меня. Даже и сегодня для меня это приличные деньги. Так что если кто-то подумает, что я хочу сказать, что 150 000 рублей — это маленькие деньги, это неправильно, это большие деньги.
Сам брат к вашему бизнесу отношения не имеет?
Нет. К сожалению, мы с ним в последнее время очень редко видимся – может быть, раза три в год.
Насколько он старше вас?
На пятнадцать лет.
Вы никогда не чувствовали, что конкурируете?
У меня еще есть младший брат, и между нами троими никакой конкуренции нет, все радуются друг за друга. У старшего свои успехи в бизнесе, младший отслужил год в спецназе ГРУ, потом работал программистом в игровой компании, а сейчас трудится в одной российской поисковой компании.
«У меня от государства секретов нет, у меня есть секреты от конкурентов»
А вы сами служили?
Нет, я не служил. Я бы, наверное, хотел отслужить, если бы это было сразу после школы.
Зачем?
У нас был очень дружный класс. Думаю, было бы очень весело с ребятами.
В смысле, если бы вы все туда попали?
Ну да, а так поодиночке – нет. И брат, несмотря на свой патриотизм (я и сам патриот), после возвращения со службы сказал, что, наверное, это было лишнее. Хотя говорит, что теперь ему не страшны никакие московские стрессы.
В школе мне предлагали поступать в Академию ФСБ. Но меня смущали утренние построения, хождение в форме и необходимость определенной стрижки. А я периодически люблю делать странные прически. По этой же причине я не пошел на военную кафедру. У меня тогда были «битловые» длинные волосы, и мне сказали, что с такой стрижкой на военную кафедру нельзя. Я так посчитал, что четыре года ходить с дурацкой прической, тратить один день в неделю на военную кафедру, а потом еще на месяц летом уехать на сборы… В общем, прическа стала последней каплей. И я о своем решении не пожалел. В тот год, когда мои сокурсники поехали на сборы, была какая-то ужасная жара, они там чуть не умерли. Так что моя прическа меня спасла и от Академии ФСБ, и от военной кафедры.
Когда я уже учился в Бауманке, мне опять предложили перейти в Академию ФСБ, но я снова отказался, потому что уже делал Group-IB. И один из моих руководителей в одной из компаний мне также посоветовал не ходить. Он сказал, что если я планирую строить семью, то лучше не идти ни в милицию, ни в ФСБ, где сам себе не принадлежишь.
За последние три года выручка Group-IB выросла почти в десять раз до $36 миллионов. Крышу не сносит?
Нет…
Совсем нет?
Ну, это все вполне логично. У нас раньше не было продаж, и мы жили за счет того, что клиенты сами к нам обращались. Мы поняли, что неплохо было бы самим предлагать наши услуги. Теперь компания разделена на два блока: предотвращение и реагирование. Первый блок – это более стабильный бизнес, поскольку он подразумевает долгосрочные договоренности. На нашу нынешнюю выручку нас вывели мониторинг бренда и ботнетов, особенно в критичных инфраструктурах, где одно заражение может привести к техногенной катастрофе. Такая услуга стоит до нескольких миллионов долларов в год.
То есть вы, оглядываясь назад, не ловите себя на мысли, мол, какой же я все-таки крутой?
Я думаю, что все хорошо, но… я не чувствую, что все хорошо, ведь могло бы быть гораздо лучше. Например, мы пока остаемся российской компанией, хотя я планировал, что за 2012-2013 годы мы станем международным вендором.
Раз уж вы сами об этом заговорили… В интервью «Финаму» в 2011 году вы сказали, что планируете офис в Сан-Франциско, а в итоге открыли на другом побережье – в Нью-Йорке…
Мы действительно думали про западное побережье, но в итоге открылись на восточном, потому что наши сервисы в первую очередь интересны банкам, а их больше в Нью-Йорке. Кроме того, наш первый директор американского офиса имел опыт работы в Нью-Йорке, и он подтвердил, что это лучшее место для бизнеса с финансовыми институтами. Еще один плюс Нью-Йорка – это прямой перелет из Москвы, а до самого офиса – прямая ветка метро из аэропорта JFK.
При этом мы все равно должны прийти в Силиконовую долину. Во-первых, потому, что появилась потребность в талантливых разработчиках. А во-вторых, мы поняли, что мы можем делать для больших интернет-компаний, которые там находятся, таких как Google и LinkedIn. Так что в 2014 году планируем открыть там мини-представительство человек на пять. В Нью-Йорке сейчас, для сравнения, десять.
А что такого вы можете сделать для Google, что они сами для себя сделать не в состоянии?
Несмотря на то, что в отделе новых угроз в Google работают триста человек (это такой отдел, который изучает угрозы, которые даже еще не существуют), я считаю, что большинство трендов в области киберпреступлений рождаются русскоговорящими людьми. Мы находимся в России, и поэтому нам легче держать руку на пульсе. Мы видим, как даже очень крупные иностранные антивирусные компании отстают от «Лаборатории Касперского», потому что русские первыми видят то, что делают другие русские.
Смотрите, вот в каком-то российском банке украли деньги, уже через несколько часов наш криминалист будет на месте преступления, а через два дня мы будем знать, как это произошло. А до Запада информация об этом инциденте доползет только через несколько лет. Хоть американцы и являются технологическими лидерами в интернете, тренды в сфере киберпреступлений они понимают с опозданием. Мы, например, можем делиться с Google скомпрометированной информацией их пользователей из ботнетов. Плюс можем делиться информацией с андеграудных русскоязычных форумов, до которых сам Google вряд ли доберется.
«Богатство – это вещь такая, что сейчас оно есть, а завтра его нет»
Выходит, что ваше конкурентное преимущество – это в значительной степени русский язык.
Совершенно верно. Если бы мы были, например, немецкой компанией, мы бы вообще ничего не достигли.
Русскоговорящих людей на планете – может быть, 3-4%, а вы давали оценку, что они ответственны за создание 20% вредоносного ПО. Это почему так получается?
Много хороших математиков и программистов, это первое. Второе, это тяжелая экономическая ситуация в России в девяностых-двухтысячных, которая подтолкнула их на кривую дорожку. Третье, романтизированность образа хакера – ты вроде как не в магазинах воруешь, а занимаешься чем-то «элитарным».
А как обстоит дело с уровнем айтишной подготовки у нынешних выпускников?
Абсолютно точно падает. Есть вузы, которые продолжают держать планку, но они готовят несколько десятков специалистов в год. Не скрою, американские вузы сегодня дают образование лучше, чем в России. В целом в области информационных технологий мы сейчас периферия. Если человек не учится самостоятельно, не читает американскую и европейскую литературу, то он не выйдет из нашего вуза специалистом.
Какие риски для своего бизнеса вы видите в ближайшие несколько лет?
Законодательные изменения в области мониторинга сервисов в интернете и работы частных компаний в этой сфере, в первую очередь – в России. Спецслужбы сейчас стараются закручивать гайки и не допускать частные компании к подобным работам, что, как показывает мировая практика, совершенно неправильно.
Из благих соображений?
Для себя, наверное, из благих… Самая главная страна в плане масштаба контроля в интернете – это США. После истории со Сноуденом это стало для всех понятно. При этом там существует гигантский рынок частных компаний по расследованию.
Давайте тогда о Сноудене. Где, по-вашему, проходит грань между интересами безопасности и защитой частной жизни?
Для меня было всегда понятно, что в интернете не может быть никаких секретов. Как и в случае, например, с досмотром в аэропорту, если контроль над интернетом помогает предотвратить преступления, то это очень правильная вещь. Исключение – это, разумеется, если полученная спецслужбами информация используется не по назначению: для влияния на бизнес или на частную жизнь. Если сажать сотрудников спецслужб, которые занимаются такими вещами, то я не против, что кто-то будет читать мой компьютер. У меня от государства секретов нет, у меня есть секреты от конкурентов. А обычного человека, который бизнесом не занимается, как мне кажется, вообще не должно ничего пугать. Никому не интересно, с кем он общается в социальных сетях. Не говоря о том, что об этом знают как минимум сотрудники самих социальных сетей, потому что у них есть доступ в эти системы.
Если люди действительно хотят, то анонимному общению в интернете можно научиться. Сейчас есть теневой интернет, который не подвластен спецслужбам, есть определенные криптопротоколы, которые не подвластны спецслужбам.
Но, повторюсь, это как в случае с аэропортами – на какие-то жертвы приходится идти. У меня самого была история, когда то ли в Германии, то ли во Франции меня отвели в отдельную комнату и заглянули в трусы. У меня нет никаких проблем с тем, чтобы помочь людям, которые занимаются моей безопасностью, делать их работу.
Если в процессе вашей работы на частного клиента вы выясняете, что его проблемы созданы государством, вы будете свидетельствовать на его стороне в суде?
Например?
Ну, например, в предвыборный период сайт оппозиционного канала дидосится, вы начинаете заниматься этим делом, и концы выводят вас на заказчика-госчиновника.
Концы не могут вывести на госчиновника. Концы выводят на исполнителя-преступника. Я не помню примеров, чтобы кто-то таких людей пытался выгородить.
Ну, до Врублевского (OFF | THE | RECORD: глава платежной системы ChronoPay, осужденный за организацию DDOS-атаки на конкурента) вы же докрутили… Значит, могут концы вывести и на заказчика.
Скажу так, что в моей практике, к счастью, не было случаев, когда в деле было замешано государство. (Пауза.) И надеюсь, мы в такую ситуацию не попадем.
Вы сами или компания становились жертвами киберпреступников?
Я нет, компания – тоже, но атакуют ее постоянно. Пытаются дидосить сайт, но мы умеем защищаться. Месяц назад была рассылка с трояном по банкам от нашего имени. Пытаются заразить компьютеры сотрудников, выйти с ними на связь в социальных сетях. Это все нормальное положение вещей, которое держит нас в тонусе.
Были и физические угрозы. Стреляли по машине сотрудника из пневматического пистолета, стреляли по окнам в офисе, звонили некоторым сотрудникам по телефону, дышали в трубку, говорили, что они плохие люди, ну и так далее.
А вам?
Мне в том числе.
Страшно?
Нет, потому что те, кто хотят, попробуют воплотить свой замысел в жизнь без угроз по телефону. А все эти звонки даже, бывает, помогают расследованиям.
Водитель с охранником у вас есть?
Да, и тот, и другой.
Чуть раньше в интервью вы сказали, что не хотели бы, чтобы люди подумали, что для вас $5000 – небольшие деньги. Для вас вообще важно, что подумают люди?
(Пауза.) В плане базовых человеческих ценностей, наверное, важно. Я стараюсь быть честным человеком.
Вы слышали про фразу бизнесмена Сергея Полонского: «У кого нет миллиарда, могут идти в жопу»?
Нет, не слышал.
У этого джентльмена была девелоперская компания Mirax Group, которая в период своего расцвета стоила очень дорого. И вот он на какой-то вечеринке высказал такое предложение. Вы когда слышите что-то подобное от финансово успешных людей, считаете это неэтичным?
Я считаю, что глупо хвастаться своими деньгами.
Почем
Я вообще считаю, что не стоит хвастаться своим полом, своей национальностью, кем ты работаешь, сколько у тебя денег и так далее. Я знаю богатых людей, которые при этом хорошие и скромные люди. И я знаю богатых людей, которые, например, не смогли бы стать моими друзьями… А так если у тебя очень много денег, то ты скоро попадешь в список Forbes, и все и так это узнают.
Вы хотите попасть в список Forbes?
Да, хочу.
И возвращаясь к вашему предыдущему ответу: какой человек может стать вашим другом?
Другом может стать человек, с которым ты прошел через какие-то неприятности, с которым вы друг друга спасали или поддерживали в сложной ситуации. У меня не очень много друзей, но те, которые есть, могут в любой момент позвонить, и я всегда помогу. И наоборот.
Что вы думаете о фразе «если ты такой умный, почему такой бедный?»
Например, у меня папа – физик. Он очень умный, но очень небогатый человек. То же самое могу сказать и про маму, которая занимается аналитикой в одном из банков. Думаю, что необходим баланс между умными людьми и людьми, которые умеют делать деньги.
Вы себя считаете умным человеком?
Не таким умным, как мой папа. Я считаю себя сообразительным.
Если бы у вас была возможность выбрать родиться красивым или богатым, вы бы что выбрали?
Красивым.
Почему?
Богатым можно всегда стать, а красивым – уже только искусственно. И богатство – это вещь такая, что сейчас оно есть, а завтра его нет. А красота – она всегда с человеком, это более ценный ресурс.
Что вы больше цените в тех, с кем работаете: профессионализм или лояльность?
Профессионализм. Человек может меня ненавидеть, но если он профессионал, я буду с ним работать. Сочетание лояльности и некомпетентности мне не нужно.
Если бы вы легко и быстро могли изменить в себе одну черту, что бы это было?
Никогда не думал об этом…
Правда?
Честное слово. Наверное, я хотел бы быть более усидчивым. Хотя, нет… Хм… (Пауза.) А! Я знаю, что мне нужно: мне нужно быть более жизнерадостным. У меня постоянно есть чувство недовольства чем-либо. Хотелось бы, чтобы этого перфекционизма стало меньше и было больше ощущения счастья от жизни. Жизнь не бесконечна, и хотелось бы быть счастливым сегодня, а не когда-нибудь потом. Я не могу сказать сейчас, что я счастливый человек.
То есть, у вас сейчас в двадцать семь лет уже появились эти мысли про конечность жизни?
Они у меня давно появились, именно поэтому я начал делать Group-IB, а так бы я сидел в банке, зарабатывал бы деньги, купил бы квартиру, машину, женился бы и ездил в отпуск. Но нет.
Из этого, я так понимаю, машину вы купили, в отпуск тоже ездите… Женились?
Я был женат и уже развелся.
Чего вы боитесь?
Я не буду отвечать на этот вопрос, потому что я не хочу, чтобы мои враги знали, чего я боюсь.
А у вас есть враги?
Да, у меня много врагов. Без врагов жизнь мужчины неинтересна. Так как их у меня много, жизнь у меня очень интересная.
Вы сказали, что вы патриот. Что вы под этим понимаете?
Честно сказать, я не вполне понимаю, что у нас происходит в стране сейчас, но я люблю нашу родину. Я считаю, что у нас классная история, очень умный добрый народ, но сейчас для страны очень сложное время. Вещи, которые задели лично меня, — это тот факт, что в тюрьму не посадили Лужкова и бывшего министра обороны.
А у вас были иллюзии, что посадят?
Большинство населения нашей страны понимает, что эти люди преступники. Меня меньше заботят, например, проблемы со свободой слова, чем невозможность наказать людей, которые совершили большие экономические преступления. Если бы эти люди оказались в тюрьме, у меня было бы больше патриотизма.
Вы жесткий человек?
Бывает.
Одежду вы себя сами выбираете или есть специальный человек?
Да, этот специальный человек – моя девушка. (Смеется.) А еще у меня есть друг, который занимается модой, он что-то мне советует. Не могу сказать, что я такой модный. Одеваюсь я не всегда дорого, но лучше, чем большинство безопасников в России.
Тут не поспоришь. Есть вещи, о которых вы жалеете?
Если человек хороший, то все что ни делается, то к лучшему. Если человек плохой, то эта логика не работает. Я в этом смысле фаталист и ни о чем не жалею.
Источник: off-the-record.ru
Сергей Колесов, фото: Дария Конурбаева. 2014